В санаторий аушвиц в эту субботу
Обновлено: 03.07.2024
Будучи в польском Кракове, мы не могли не посетить печально известный Концентрационный лагерь и лагерь смерти Аушвиц-Биркенау (нем.), более известный как Освенцим, который находился совсем неподалеку.
Arbeit macht frei — труд освобождает Arbeit macht frei — труд освобождаетПопасть на территорию бывшего лагеря смерти, а ныне музейного комплекса, можно совершенно бесплатно без сопровождения гида, либо платно в составе экскурсии, на которую лучше регистрироваться заранее через сайт музея. На этапе составления маршрута мы пытались забронировать место в русской группе, но не были уверены, в какой день сможем добраться до Освенцима. В итоге перед нашей поездкой места уже были полностью разобраны на все даты, когда мы планировали быть в Польше.
Протезы, корсеты и костыли, снятые с инвалидов, попавших в лагерь смерти Протезы, корсеты и костыли, снятые с инвалидов, попавших в лагерь смертиЛагерь смерти Аушвиц стал символом холокоста. В России принято считать, что холокост — это трагедия исключительно европейских евреев, но из 6 миллионов жертв 2 700 000 (почти треть!) являлись гражданами СССР!
Аушвиц был открыт в середине 1940 года рядом с городом Освенцим. Эти территории, принадлежащие Польше, годом ранее вошли в состав Третьего рейха в результате оккупации и раздела страны между Германией и Советским Союзом.
Поводом к открытию Аушвица послужил тот факт, что немецкая полиция арестовала столько поляков, что тюрьмы были переполнены. Вплоть до 1942 года это был концентрационный лагерь, но после он начал трансформироваться в центр по уничтожению неугодных категорий людей.
Санаторий «Аушвиц»
Иранская конференция по Холокосту поразительным образом напоминает соответствующие собрания, проводившиеся в Советском Союзе. Та же предопределенность выводов. Никто и не сомневается, что конференция придет к выводу о придуманности Холокоста, о том, что этот миф послужил простым оправданием сионистской агрессии против беззащитных палестинцев – в то время как польские и советские евреи принимали грязевые ванны и заказывали мартини со льдом в санатории «Аушвиц».
Вся та же сориентированность на Первое Лицо – участники конференции всего лишь статисты на фоне иранского президента, разоблачающего сионистский заговор и пригласившего гостей в Тегеран, чтобы они подтвердили его высочайшую правоту. Все та же прогрессивная общественность, сам факт присутствия которой должен показать: против сионистской заразы выступают даже евреи! Вас удивил, возможно, вид седовласых раввинов в первых рядах участников конференции? Не нужно удивляться! Антисионистский комитет советской общественности, созданный по спецзаданию партийных идеологических структур и уже первой своей пресс-конференцией повергший в шок граждан СССР еврейского происхождения. vТо, что советские пропагандисты не постеснялись испортить репутацию боевого генерала, дважды Героя Советского Союза Давида Драгунского, заставив его участвовать в позорном спектакле, то, что многие члены комитета потом старались сделать все возможное, чтобы соотечественники забыли об их участии в странном собрании – это факты уже не иранской, а нашей собственной истории. При том иранцы все же используют в пропагандистских целях чужих раввинов, к тому же свято убежденных в собственной правоте. И они даже не требуют от них признания, что Холокоста не было – главное приехать и посидеть в зале: авось кто-то из телезрителей не узнает, что господа из «Натурей Карта» всегда выступали против существования Государства Израиль и активно сотрудничали и с арабскими правительствами, и с Ясиром Арафатом.
А товарищи из соответствующих инстанций насиловали собственных сограждан, очевидно не желавших участвовать в пропагандистском спектакле и отнюдь не желавших, чтобы еврейское государство исчезло под натиском лучших друзей Леонида Ильича. Так что – ничего нового. Новое – в том всеобщем отвращении, которое вызывает тегеранская конференция, в том, что ее участникам из западных стран в отличие от участников пресс-конференции Антисионистского комитета не удастся просто отделаться забвением. В мире начинают ощущать все большее раздражение, когда сталкиваются с нарочитым отрицанием зверства. И дело тут отнюдь не в евреях. Дело в том, что любое подобное отрицание приводит к новому массовому уничтожению – и так без конца. И нечего удивляться, что в ХХІ веке появляется желание остановить эту карусель. То, что для президента Ирана лишь очередной популистский прием, для свободного мира - демонстрация неукрощенного варварства.
Но чем отличается Иран периода конференции по Холокосту от Советского Союза периода конференции Антисионистского комитета, так это наличием свободных людей. В СССР возмутиться аморальностью происходящего можно было разве что на кухне, под программу «Время», включенную погромче. В Иране как раз в дни конференции студенты позволили себе вслух возмущаться Ахмадинежадом, да еще и в присутствии самого президента Ирана. А это важный симптом, демонстрирующий, что даже самая разнузданная ложь не позволяет покорить и запугать всех, живущих в этой стране.
В санаторий аушвиц в эту субботу
Ну все: IKEA перестанет выпускать знаменитую бизнес-акулу
Какие существуют виды танцев?
"Что за дискриминация?": петербурженка возмутилась кафе за отказ обслуживать "опустившихся" людей
Настоящий гоночный болид McLaren выставили на аукцион
Как сделать домашний творог из молока или кефира. 6 простых способов
В Приморье грибникам пришлось отсиживаться на дереве, пока по лесу бродил тигр
Трейлер фильма "Монстр: Начало" (2021)
14 раз, когда люди оказались в неловких ситуациях
Jaguar XJ220 1993 года продали с аукциона за рекордную сумму
Редкий «поляк» в СССР: автомастерская «Ельч»-574
Трейлер фильма "Тебе одиноко сегодня вечером?" (2021)
До чего генетика дошла! Что о вас может рассказать ДНК-тест?
Принципиальный водитель преподал урок автомобилистке на «Шкоде»
63 идеи что подарить бабушке на День Рождения
Искренняя любовь и преданность лебедя
Как ставят брекеты
Феномен улицы 40 лет Октября
Отличный бросок
В Екатеринбурге умер пациент ковид-клиники, который прошел полный курс вакцинации от коронавируса
Как производители заставляют людей переплачивать
Авария дня. Страшное ДТП с мотоциклистом в Вологодской области
45 идей что подарить дедушке на День рождения от внучки и внука
Как делают пиво
ВАЗ-2106 почти без пробега выставили на продажу за 3,8 млн рублей
Стоит быть осторожнее со своими желаниями
Bentley Dominator — первый в мире ультра-роскошный внедорожник
Белый лист: почему принтер не выводит на печать документ, а просто прогоняет бумагу?
«В воздухе висел нестерпимо душный запах паленого мяса». Воспоминания узника Дахау и Освенцима
Каждый год в апреле в Германии вспоминают узников нацистских концлагерей. Наум Аркадьевич Хейфец, переживший Минское гетто, где погибла вся его семья, и прошедший Освенцим, Дахау, Майданек и Натцвайлер, до сих пор не может спокойно слушать немецкую речь. Тем не менее он нашел в себе силы приехать в Дортмунд, где мы с ним и встретились. Едва я успеваю открыть рот, худощавый мужчина хрипловатым неприветливым голосом говорит, что лучше бы его оставили в покое. После долгих уговоров рассказать свою историю Наум Аркадьевич сказал:
— А вы знаете, как трещит горелое мясо? А как мы, обессиленные узники, словно кули, вываливались на землю, а затем, выпучив глаза, искали название станции — надо же знать, где мы умрем? — А затем тихо добавил: — Я расскажу свою историю, но вы не зададите мне ни одного вопроса, не попросите меня рассказать подробнее, чем я сам себе могу позволить.
22 июня, когда началась война, отца с нами не было — в противном случае наша жизнь сложилась бы иначе: он работал на железной дороге, и мы смогли бы уехать. Отцу было уже не отдыха — он тут же оформил билет, чтобы вернуться домой, но смог добраться только до Вязьмы, где пять дней ждал эвакуирующихся из Минска в надежде встретиться с нами или увидеть знакомых, которые смогли бы ему рассказать о нас. В Минск поезда уже не шли.
28 июня Минск был оккупирован немцами. Большая часть населения не успела покинуть город, потому что городские власти призывали жителей соблюдать спокойствие и порядок, не информируя о том, что немцы стремительно наступают, а сами тайно выехали в Могилев. Узнав об этом, люди пытались покинуть город, но было уже поздно: Минск окружили немецкие войска, и жителям, в том числе и нам, пришлось вернуться.
Фото: Вероника Прохорова
Запах хлеба
В 1941 году по приказу немецкого коменданта полевой комендатуры от 19 июля нам пришлось покинуть наш дом и поселиться в еврейском гетто. Если приказ не выполнялся — расстрел. Гетто занимало территорию километр на километр и состояло из 40 улиц и переулков. Жили в тесноте — по шесть-семь семей на четыре комнаты. По приказу немецких властей мы, евреи, носили желтую лату на груди и на спине.
Электричества и магазинов не было, за водой бегали к колонкам. Сестры и я были разнорабочими и иногда получали баланду или кусочек хлеба, который приносили домой и делили между всеми членами семьи. Оладьи делали из картофельных очисток, суп варили из крапивы и лебеды. Рядом работал хлебозавод, весь район пахнул хлебом, а мы каждый день потихоньку умирали с голоду.
Летом 1942 года нас отправили работать на четыре дня, и, когда нас привезли домой, то в квартире на кровати на ватном стеганом одеяле мы увидели запекшуюся лужу крови
После первого погрома (массового убийства евреев; Минское гетто пережило шесть таких погромов, все они были приурочены к советским праздникам. — Прим. ред.) 7 ноября 1941 года в Минское гетто были депортированы евреи из Германии, Австрии и Чехословакии. Некоторых поселили в двухэтажное здание на улице Сухой, где прежде жили евреи, уничтоженные во время погрома. Для евреев Западной Европы — мы их называли «гамбургскими» (первый эшелон с евреями из Западной Европы пришел из Гамбурга. — Прим. ред.) — были созданы два отдельных гетто: зондергетто №1 и зондергетто №2.
«Гамбургским» евреям, вероятно, приходилось сложнее, чем нам. Они не знали языка, не могли просить милостыню. Они не были привычны к суровым климатическим условиям. Но представители нацистского режима относились к ним лучше. Как и нас, евреев Минска, «гамбургских» использовали на черных работах, но некоторым из них удавалось получить работу полегче, например, в госпитале или в сапожной мастерской. Квалифицированных западных ремесленников ценили очень высоко, и они получали больше «льгот» в сравнении с местными специалистами. Но и они не избежали «акций» — так нацисты называли массовые убийства — их уничтожили последними, уже в октябре 1943 года.
В этом гетто я потерял всю свою семью. Первой погибла старшая сестра во время большого погрома 2 марта 1942 года. Летом этого же года нас отправили работать на четыре дня, и, когда нас привезли домой, то в квартире на кровати на ватном стеганом одеяле мы увидели запекшуюся лужу крови. Мать убили, пока нас не было, в собственной кровати. Младшую сестру и племянника тоже убили — где их могилы, я так и не узнал.
Фото: Вероника Прохорова
Чистота и цветы у проходной концлагеря
Меня же в июле 1943 года забрали из рабочего участка в лагерь СС на улице Широкой, где до войны была казарма. Через неделю нас повезли в Люблин, в концлагерь Майданек. Это был первый и последний эшелон евреев, который вывезли из Минска, остальных жителей гетто уничтожили. Белорусов же вывозили на принудительные работы, первоначально целыми семьями и в сопровождении духового оркестра, потом уже принудительно разлучали с родственниками. Их отправляли работать у бауеров (крестьян) в Германии или на заводы.
Прежде чем попасть в лагерь Майданек, мы двое суток ехали в вагоне. Стояла жара, это был уже август 1943 года. По сто человек в каждом вагоне — мы были как селедки в бочке; если упадешь, то уже не поднимешься. Один польский еврей хотел обменять золотые часы за стакан воды, но боялся выйти из эшелона. Попросил надзирателей — те взяли часы часы, а воду не принесли.
О мою спину был однажды сломан карабин
Когда нас привезли в концлагерь Майданек, то сразу построили и приказали: «Сапожники, портные и ремесленники, выходите». Я не мог причислить себя ни к одной из данных профессий: если бы им нужны были маляры, я бы пошел, так как раньше работал художником. Нас оставили в вагонах и отвезли в Будзынь — отделение лагеря Майданек под Красником. Помню проходную с фашистами и собаками. Возле нее — чистота и посажены цветы. Лагерь располагался в чистом поле, вокруг него — два ряда колючей проволоки под электрическим током. Частые вышки с фашистами и пулеметами. Справа и слева — ряды больших деревянных бараков, внутри — двухъярусные деревянные нары, на них — соломенные матрасы и подушки, бумажные сетчатые наволочки. Солома через них пролезала и колола голову.
Каждое утро мы в легкой одежде и деревянных колодках должны были идти семь километров на работу. Нас сопровождали польские полицейские, они на нас кричали, жестоко избивали, травили собаками и заставляли петь маршевые песни. Так мы работали в полях по 18 часов в день от темна до темна. О мою спину был однажды сломан карабин (короткоствольная винтовка. — Прим. ред.), было очень больно. Меня товарищи с двух сторон подхватили, так как я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Фото: Вероника Прохорова
«Мы, конечно, знали, что такое Освенцим»
Летом 1944 года, когда началось наступление на Варшаву, нас эшелонами привезли в город Радом, оттуда пешком погнали в город Томашов. Мы прошли расстояние в 200 километров за четыре дня. Нас сопровождали несколько гужевых повозок, которые подбирали тех, кто не мог одолеть 50 километров в день. Когда повозки переполнялись, были слышны автоматные очереди — и повозки снова могли подбирать тех, кто не в силах продолжать путь. В Томашове мы три дня рыли окопы, затем нас эшелонами отправили в Освенцим.
Еще за много километров до Освенцима в воздухе висел нестерпимо душный запах паленого мяса. Конечно, мы знали, что такое Освенцим, и ни один из нас не проронил ни слова: наши глаза были обращены на бжезинский лесок и пылающий огонь (в июле в Освенциме продолжалась «венгерская акция» (Ungarnaktion) — за три месяца было задушено газом и сожжено около 500 тысяч евреев. Крематориев не хватало, и в бжезинском лесу выкопали глубокую яму, чтобы в ней сжигать тела людей. Этот огонь и видел Наум Аркадьевич. — Прим. ред.).
Помню пухлый оттопыренный палец офицера, которым он указывал, кого куда
Прибыв на место, мы еще долго оставались в закрытых вагонах. Потом на соседний путь прибыл еще один эшелон. Очевидно, где-то ликвидировали гетто, а немцы разрешили брать с собой то, что на тебе, и по одному чемодану. Из вагонов вывели прилично одетых людей разного возраста и пола с шестиугольными звездами Давида, построили и прямиком отправили в газовые камеры. Затем пришли человек тридцать из зондеркоманды, в полосатых робах, вынесли чемоданы, помыли и продезинфицировали вагоны.
«Мы теряли человечность»
В Вайхингене мы рыли колоссальный по размерам котлован, он был больше любого стадиона, глубиной в этажей пять. По слухам, немцы хотели построить там какое-то подземное сооружение, но так ли это, я не знаю — нам же не говорили, для чего мы работам. Немецкие солдаты бурили в скальном грунте отверстия глубиной метра три, закладывали туда аммонал, ровно в полдень и полночь трубили в рожок, чтобы все ушли на безопасное расстояние, и производили взрыв. Мы же должны были переносить получившиеся глыбы в вагонетки. В дождь работать было особенно тяжело, так как камни скользкие и неподъемные, а вагонетка высокая. Работали по 12 часов в две смены: неделю — с 8 утра до 8 вечера, другую неделю — с 8 вечера до 8 утра.
Затем я попал в лагерь Хеппенхайм — это другое отделение концлагеря Натцвайлер. Начальником там был эсэсовец, имел звание оберштурмбанфюрер (SS-Obersturmbannführer, подполковник. — Прим. ред.). Он любил потешаться над нами. Например, по воскресеньям мы не работали. Он подходил к проволоке (его деревянный домик находился в десяти метрах от лагеря), держа в руках полбуханки хлеба, ждал, когда соберется побольше людей — мы шли к этой булке, как голодные волки, — и бросал его через решетку. Ему доставляло удовольствие смотреть, как мы вырываем эту булку друг у друга, деремся, падаем. В этот момент мы теряли человечность, и ему это нравилось.
После взрыва все легли на пол, и я обнаружил, что у меня по затылку течет кровь. Но я не был ранен — на мне лежал незнакомый мужчина, которого убило тяжелой доской
Зимой, опять же в лагере Хеппенхайме, этот оберштурмбанфюрер строил нас: первая шеренга делает четыре шага вперед, вторая шеренга — два шага вперед, третья стоит на месте, четвертая — два шага назад. Приказывал разомкнуться на вытянутые руки, снять головные уборы — полосатые шапочки, вывернуть их наизнанку, положить на снег, снять куртки и штаны, тоже положить на снег. Деревянные колодки можно было оставить на ногах. Оберштурмбанфюрер заставлял нас делать гимнастические упражнения, чтобы мы не окоченели: бег на месте, приседания, прыжки. Так он мог продержать нас больше двух часов. Но мы замерзали — мы же были совершенно голыми, а потом надевали на себя мокрую одежду. «Сердобольному» начальнику казалось все это весьма забавным.
Весной 1945 года нас опять погрузили в эшелон и куда-то повезли. По дороге эшелон остановился из-за налета американской авиации. Охрана спряталась, но мы выйти не могли: вагоны были обнесены колючей решеткой. Американцы бомбили одно и то же место в лесу, продолжалось это достаточно долго. В небо резко пошел черный дым — высокий и густой. Одна бомба упала недалеко от железнодорожного пути, и первый вагон, который был к ней ближе всех, перевернуло набок. Мы были во втором вагоне — у него пробило крышу. После взрыва все легли на пол, и я обнаружил, что у меня по затылку течет кровь. Но я не был ранен — на мне лежал незнакомый мужчина, которого убило тяжелой доской, упавшей с потолка вагона.
Фото: Вероника Прохорова
«Транспорты» обреченных людей
После налета немцы пересчитали нас, погрузили в новый эшелон и повезли в Дахау. Не успели мы там пробыть и неделю, как 26 апреля 1945 года нас опять погрузили в вагоны — с наступлением американских войск Гиммлер приказал уничтожить газовые камеры и крематории, а трудоспособных узников эвакуировать вглубь германской территории маршами смерти. Нас погнали на минные поля в Тирольские горы — фашистам нужно было ликвидировать столько людей, что никакие крематории с этим бы не справились.
Убийцы хотели уничтожить нас как последних свидетелей их злодеяний. Но, чтобы иметь представление о масштабах преступления перед человечеством, недостаточно знать о «марше узников на Тироль». С начала войны и до последнего дня Рейха по всем оккупированным странам и в самой Германии двигались этапы обреченных людей. Работоспособные мужчины направлялись в концлагеря, где погибали от непосильного труда и голода, болезней и побоев, пожилые люди, женщины и дети уничтожались в лагерях смерти немедленно. Этих лагерей было много десятков, а этапов — тысячи.
Мы никогда не знали, в какой этап попали, куда нас везут или ведут. Но в большинстве случаев оказавшимся на месте назначения жить оставалось несколько часов. От смерти их отделяло время пешего перехода из вагона до места гибели. Не было спасения и тем, кого отбирали на работу внутри лагерей смерти. Им была уготована та же участь, что и остальным, только немного позже, иногда до прихода следующего эшелона. Свидетели нацистам были не нужны.
Бежать, спастись из этого ада было невозможно — слишком хорошо была отлажена машина смерти, почти безотказно. Однако сбои все же бывали, иначе мы, выжившие, не сидели бы перед вами.
Фото: Вероника Прохорова
Ария Каварадосси
Во время «марша смерти» мы ехали уже в открытых вагонах. На каждый вагон приходилось три эсэсовца. Нашим было лет по сорок. Мы ехали два дня, нам не разрешалось разговаривать. Услышат слово — тут же хватались за автоматы и не церемонились. Один заключенный попросил по-немецки разрешение у эсэсовцев спеть 2-ю арию Каварадосси из оперы Пуччини «Тоска». Ему разрешили, и он спел на итальянском языке. Поневоле завязалась беседа, мол, где он научился профессионально петь, откуда знает итальянский язык. Оказалось, он учился в Миланской консерватории. Даже фашисты убедились, что узник-то этот не совсем безмозглое быдло и пушечное мясо, что человек имеет образование и талант. Обстановка разрядилась, больше никто не хватался за автоматы. Они с нами заговорили.
Нас освободили 30 апреля, лагерь Дахау — на день раньше. Наш эшелон остановили у железнодорожного моста американцы. Это были наши спасители. Помню, в руки сунули пачку сигарет и плитки шоколада.
Среди нас был один подросток, который где-то стащил полмешка кур. Мы ощипали трех кур, развели огонь. Вода еще не успела закипеть, как подъехала машина Красного Креста. Нас спросили, если ли среди нас те, кто нуждается в медицинской помощи. Указали на меня. Пришлось поехать в госпиталь. Было обидно, ведь я не успел поесть курятины. Но это меня и спасло — добрая половина узников погибла после освобождения: люди наедались жирного и умирали.
«В 23:30 мы слушаем Москву»
В госпитале я пробыл два месяца, потом попал в лагерь для репатриантов. Через три дня была отправка эшелона на восток, домой, в Минск, но на границе меня мобилизовали в советскую армию, в танковый полк 17-й дивизии. Родной Минск я увидел только в 1947 году. Отца своего я так и не нашел.
До войны я любил немецкий язык. У меня был патефон, и я слушал пластинки с немецкой маршевой музыкой. После войны, если по радиоприемнику или телевизору слышал немецкую речь, сразу же уходил, потому что меня всего трясло. И до сих пор трясет.
«Одиннадцатая заповедь: не будь равнодушным» — речь бывшего узника Аушвица
В 2020-м году на памятных мероприятиях по случаю годовщины освобождения концлагеря Аушвиц-Биркенау в Освенциме выступил его бывший узник Мариан Турский. 93-летний польский журналист и историк еврейского происхождения отметил, что люди живут по 10 заповедям, но на фоне зверств нацистов и событий Холокоста появилась и одиннадцатая: «Не будь равнодушным».
Вот полный текст его речи:
Поэтому, простите меня за то, что в моей речи будет много трогательных вещей.
Вот, что я хотел бы сказать, прежде всего, моей дочери, моей внучке, которой я благодарен, что она здесь, в зале, моему внуку: речь идет о тех, кто является ровесниками моей дочери, моих внуков, и, следовательно, новым поколением, особенно самые младшие.
Когда началась мировая война, я был подростком. Мой отец был солдатом и был тяжело ранен в легкие. Это была драма для нашей семьи. Моя мать приехала с польско-литовско-белорусской границы, там армии останавливались, там везде грабили, насиловали, сжигали деревни, чтобы ничего не оставить тем, кто придет после них. И поэтому можно сказать, что я знал из первых уст, от отца и от матери, что такое война. Но тем не менее, хотя тогда прошло всего 20 или 25 лет, это казалось таким же далеким, как польские восстания XIX века, как Французская революция.
Когда я сегодня встречаюсь с молодежью, я понимаю, что спустя 75 лет они кажутся немного утомленными этой темой: и войны, и Холокоста, и Шоа (политика нацистов середины XX века по планомерному уничтожению еврее, — ред.), и геноцида. Я понимаю их. Поэтому я обещаю вам, молодые люди, что не буду рассказывать вам о своих страданиях. Я не буду рассказывать вам о моем опыте, о моих двух маршах смерти, о том, как я закончил войну с весом 32 килограмма, на грани истощения и смерти. Я не буду рассказывать о том, что было худшим, то есть о трагедии расставания с близкими, когда после отбора вы догадываетесь, что их ждет. Нет, я не буду об этом говорить. Я хочу с поколением моей дочери и поколением моих внуков поговорить о вас самих.
Я вижу, что с нами президент Австрии Александр Ван дер Беллен. Помните, господин президент, когда вы принимали меня и руководство Международного Освенцимского комитета, когда мы говорили о тех временах. В какой-то момент вы использовали такую формулировку: «Освенцим ist nicht vom Himmel gefallen». Освенцим не упал с неба. Можно сказать, как это у нас говорят: очевидная очевидность.
Конечно, он не упал с неба. Это может показаться обычным утверждением, но есть в этом глубокий и очень важный для понимания смысл. Перенесемся на некоторое время мыслями, воображением в начало 30-х годов в Берлин. Мы находимся почти в центре города. Район называется Bayerisches Viertel, Баварский район. Три остановки от Кудамма, зоопарка. Там, где сегодня находится станция метро, Bayerischer Park — Парк Баварский. И вот однажды в эти ранние 30-е годы на скамьях появляется надпись: «Евреям нельзя садиться на эти скамьи». Можно сказать: неприятно, несправедливо, это не нормально, но ведь вокруг столько скамеек, можно посидеть где-нибудь в другом месте, ничего страшного.
Это был район, населенный немецкой интеллигенцией еврейского происхождения. Там жили Альберт Эйнштейн, нобелевский лауреат Нелли Закс, промышленник, политик, министр иностранных дел Вальтер Ратенау. Потом в бассейне появилась надпись: «Евреям запрещен вход в этот бассейн». Можно снова сказать: это неприятно, но в Берлине есть столько мест, где можно купаться, столько озер, каналов, почти Венеция, так что можно где-то в другом месте. При этом где-то появляется надпись: «Евреям нельзя принадлежать к немецким певческим союзам». Ну и что? Они хотят петь, музицировать, пусть соберутся отдельно, будут петь. Затем появляется надпись и приказ: «Еврейским, неарийским детям нельзя играть с немецкими, арийскими детьми». Будут играть сами. И тут появляется надпись: «Евреям мы продаем хлеб и продукты питания только после 17 часов». Это уже проблема, потому что меньше выбор, но, в конце концов, после 17:00 тоже можно делать покупки.
Внимание, внимание, мы начинаем жить с мыслью, что можно исключить кого-то, что можно стигматизировать кого-то, что можно отчуждать кого-то. И так, медленно, постепенно, день за днем люди начинают с этим жить — и жертвы, и палачи, и свидетели, те, кого мы называем bystanders, начинают привыкать к мысли и к идее, что это меньшинство, к которому принадлежит Эйнштейн, Нелли Закс, Генрих Гейне, Мендельсон, другое, что оно может быть вытолкнуто из общества, что это люди чужие, что это люди, которые разносят бактерии, эпидемии. Это уже страшно, опасно. Это начало того, что через минуту может произойти.
Тогдашняя власть, с одной стороны, вела хитрую политику, потому что, например, выполняла требования рабочих. 1 мая в Германии никогда не отмечали — они, пожалуйста. В выходной день они вводят Kraft durch Freude («Сила через радость» — в нацистской Германии политическая организация, занимавшаяся вопросами организации досуга населения, — ред.). Итак, элемент рабочего отдыха. Они умеют преодолевать безработицу, умеют играть на национальном достоинстве: «Германия, вознесись от стыда Версальского. Верни свою гордость». И в то же время эта власть видит, что людей так медленно охватывает безразличие. Перестают реагировать на зло. И тогда власть может себе позволить дальнейшее ускорение процесса зла.
А дальше идет уже насильно, и так: запрет принимать евреев на работу, запрет эмиграции. А потом последует быстрая отправка в гетто: в Ригу, в Каунас, в мое гетто, в Лодзинское гетто — Лицманштадт. Откуда большинство будет потом отправлено в «Кулмхоф», в Хелмне, где будет убито газом в грузовых автомобилях, а остальные отправятся в Аушвиц, где будут удушены насмерть «Циклоном Б» в современных газовых камерах. И тут применимо то, что сказал господин президент: «Аушвиц не упал вдруг с неба». Аушвиц протоптан маленькими шажками, приближался, пока не случилось то, что произошло здесь.
Моя дочь, моя внучка, сверстники моей дочери, сверстники моей внучки — вы, вероятно, не знаете Примо Леви. Примо Леви был одним из самых известных узников этого лагеря. Примо Леви однажды сказал: «Это произошло, а значит, что это может произойти. Значит, может случиться везде, на всей земле».
Я поделюсь с вами одним личным воспоминанием: в 65-м году я был на стипендии в Соединенных Штатах Америки, и тогда был пик битвы за права человека, гражданские права, права афро-американского населения. Я имел честь участвовать в марше с Мартином Лютером Кингом. И тогда люди, узнавшие, что я был в Аушвице, спрашивали меня: «Как вы думаете, это, наверное, только в Германии такое могло произойти? Может ли случится где-то еще?». И я им сказал: «Это может случиться у вас. Если вы нарушаете гражданские права, если вы недооцениваете права меньшинств, если вы их ликвидируете. Если нарушается закон, как это делали в Сельме, то это может произойти». Что делать? Вы сами, я им говорил, если сможете защитить Конституцию, ваши права, ваш демократический порядок, отстаивая права меньшинств — сможете победить.
Мы в Европе в основном исходим из иудейско-христианской традиции. И верующие, и неверующие принимают в качестве своего цивилизационного канона десять заповедей. Мой друг, президент Международного Освенцимского комитета Роман Кент, выступавший на этом месте пять лет назад во время предыдущего юбилея, не мог сегодня прилететь сюда. Он придумал 11-ю заповедь, которая является опытом Шоа, Холокоста, ужасной эпохи презрения. Звучит так: не будь равнодушным.
И это то, что я хотел бы сказать своей дочери, это то, что я хотел бы сказать своим внукам. Сверстникам моей дочери, моим внукам, где бы они ни жили: в Польше, в Израиле, в Америке, в Западной Европе, в Восточной Европе. Это очень важно.
Не будьте равнодушны, если видите историческую ложь. Не будьте равнодушны, когда видите, что прошлое подтягивают под текущие потребности политиков. Не будьте равнодушны, когда какое-либо меньшинство подвергается дискриминации. Суть демократии в том, что большинство правит, но демократия в том, что права меньшинств должны быть защищены. Не будьте равнодушны, когда какая-либо власть нарушает общепринятые нормы. Будьте верны заповеди. Одиннадцатая заповедь: не будь равнодушным.
Потому что если будете, то даже не оглянетесь, как на вас, на ваших потомков, какой-нибудь Аушвиц неожиданно упадет с неба».
В санаторий аушвиц в эту субботу
Ад рукотворный. Что увидели красноармейцы, освободив лагерь Освенцим
Ад рукотворный. Что увидели красноармейцы, освободив лагерь Освенцим
2020-01-27T08:00
2020-01-27T08:00
2020-03-03T19:12
безопасность
вторая мировая война (1939-1945)
великая отечественная война (1941-1945)
празднование 75-летия освобождения освенцима
/html/head/meta[@name='og:title']/@content
/html/head/meta[@name='og:description']/@content
Травили ядом против клопов: как работал самый страшный концлагерь Освенцим-Аушвиц
75 лет назад Красная Армия освободила Освенцим (Аушвиц) — едва ли не самый страшный нацистский концлагерь, ставший символом холокоста, ярчайшим примером бесчеловечности гитлеровского режима.Однако в военной и послевоенной истории знаменитого на весь мир концлагеря есть эпизоды, которые до сих пор находятся в тени растиражированной СМИ «магистральной биографии» «фабрики смерти», которую устроили нацисты в этом польском местечке. О некоторых примечательных фактах — в сегодняшней публикации «МК».
По проволоке ограждений гитлеровцы пропускали электрический ток Фото: Александр Добровольский
История этого концлагеря началась в 1940 году. Весной по приказу Гиммлера казармы бывшего военного городка польской армии в окрестностях городка Освенцим (у немцев — Аушвиц) стали переоборудовать под концентрационный лагерь. Первыми его узниками стали доставленные в начале июня 30 немецких уголовников, переведенных сюда из тюрьмы в Заксенхаузене. А 14 июня товарный эшелон доставил в Аушвиц первую большую партию «обреченных на смерть» — 728 поляков-политзаключенных.
В июле того же года в Освенцим привезли группу «советских» — попавших в плен воинов Красной Армии. Все они были обречены на уничтожение: ведь эта людская партия состояла из командиров и политработников.
К августу 1944 года Освенцим превратился в самый большой концлагерь, созданный ведомством рейхсфюрера Гиммлера. За колючей проволокой здесь одновременно находилось до 130 тысяч узников.
Разгрузочная площадка Фото: Александр Добровольский
Ежедневно по специально построенной подъездной железнодорожной ветке на разгрузочную площадку перед лагерной зоной прибывало до 10 эшелонов с людьми — по 40–50 вагонов, в каждый из которых было втиснуто от полусотни до ста человек. Значительная часть вновь прибывших отправлялись в газовые камеры в первые же несколько часов.
Основным способом уничтожения людей в Освенциме было отравление их газом «Циклон Б». Эта страшная «химия» поначалу создавалась как средство борьбы с клопами и прочими домашними насекомыми. Инсектицид был разработан группой немецких ученых под руководством лауреата Нобелевской премии Фрица Габера в 1922 году. Позднее, после начала мировой войны, «изобретатели» из ведомства Гиммлера сообразили использовать его в качестве средства для массового отравления «лишних» и «вредных» людей.
«Циклон Б» дебютировал в таком античеловечном качестве именно в Освенциме.
Из показаний первого начальника лагеря Рудольфа Хёсса на Нюрнбергском процессе:
«. В июне 1941 года я получил приказ установить в Аушвице оборудование для истребления евреев. Когда я оборудовал здание для истреблений в Аушвице, то приспособил его для использования газа «Циклон Б». Другим усовершенствованием, сделанным нами, было строительство газовых камер с разовой пропускной способностью в 2 тысячи человек. »
Первая «акция по массовой ликвидации» была произведена 3 сентября 1941-го. В «экспериментальной» газовой камере, оборудованной в подвале блока №11, «Циклоном» умертвили около 600 пленных красноармейцев и 250 поляков. Эта камера работала вплоть до 1942 года, когда в Освенциме были запущены новые, более производительные «душегубки». А своего «первенца» немцы переоборудовали под защитный объект — бомбоубежище.
Будучи большими любителями порядка и правильной организации производства — любого! — гитлеровцы старались «состыковать» поточный процесс умерщвления узников концлагеря с процессом утилизации их останков. В пару к мощным газовым камерам в Освенциме соорудили столь же мощные крематории. Однако порой «мастера «Циклона Б» по приказу начальства действовали столь активно, что печи крематориев не поспевали за ними. В таких случаях часть тел погибших сжигали во рвах, вырытых на окраине лагеря Аушвиц-2.
Бараки лагерной зоны Аушвиц-2 Фото: Александр Добровольский
Для тех «счастливчиков», которые избежали отправки в газовые камеры в первые же сутки по прибытии на «фабрику смерти», нацисты предусмотрели не только суровые условия жизни, но и целую систему наказаний, применяемых за нарушение строгого лагерного порядка. Например, в блоке №11 лагеря Аушвиц-1 немцы устроили так называемые «стоячки» — стоячие камеры. В эти каморки площадью 90х90 см запихивали по четыре человека и оставляли на всю ночь. Бедняги не могли в такой тесноте даже присесть на корточки, и уже через несколько часов их начинали мучить сильные судороги в ногах.
Но это было еще «гуманное» наказание. За более серьезные провинности заключенных сажали в специальную герметично закрывающуюся камеру. Оказавшиеся там страдали от все увеличивающейся нехватки кислорода. Если эта пытка затягивалась, люди попросту умирали от удушья.
Часть самой первой лагерной освенцимской территории — Аушвиц-1, позднее немцы переоборудовали под «зону обслуживания» лагерной охраны. Например, на втором этаже бывшего блока для содержания заключенных №24 в середине Второй мировой был обустроен довольно презентабельный публичный дом. В штат его «работниц» надзиратели выбирали наиболее симпатичных молодых женщин из числа прибывающего в Освенцим «контингента».
Некоторые из прибывших в концлагерь заключенных — наиболее крепкие молодые мужчины и женщины — отбирались для работы на промышленных предприятиях, расположенных в этом районе (за такую дармовую рабсилу владельцы заводов и фабрик платили лагерной администрации приличные деньги). Судя по сведениям, собранным историками и исследователями, за те 5 лет, что в Освенциме существовал концлагерь, «арбайтерами» стали около 400 тысяч человек. Из них более 340 тысяч несчастных умерли, не выдержав тяжелых условий труда, а также от болезней, частых побоев и даже казней, устраиваемых охраной.
Несколько заключенных, которые работали в зондер-команде, занимавшейся закапыванием праха сожженных трупов в специально вырытых больших ямах, написали «послания в будущее». В письмах-свидетельствах они обращались к своим родным и рассказывали об ужасах, творившихся в Освенциме. В послевоенные годы, при проведении раскопок на месте бывшего концлагеря, 9 таких записок были обнаружены, их тексты опубликовали.
В числе жертв Освенцима — два младших брата пресловутого Степана Бандеры, украинские националистические деятели Александр и Василий Бандера. (Первому из них по распоряжению лагерного врача сделали смертельную инъекцию, а второго сбросили во время выполнения строительных работ с высоты.)
На этой «фабрике смерти» закончил дни свои и весьма одиозный персонаж российской предреволюционной истории — личный секретарь старца Григория Распутина Арон Симанович.
Рубежи лагерной зоны Фото: Александр Добровольский
За годы существования страшного концлагеря его узники неоднократно предпринимали попытки побега — групповые и одиночные. Проанализировав архивные документы, исследователи определили, что в общей сложности из Освенцима попытались сбежать почти 900 заключенных. Из них выжили и спаслись в итоге менее 150.
Судя по сохранившимся сведениям, первый удачный побег был совершен уже вскоре после создания лагеря — в июле 1940-го. Человеком, которому удалось вырваться из Освенцима на волю, оказался поляк-сапожник Тадеуш Виевский. Побег стал возможен благодаря тому, что концлагерь тогда активно достраивался, его рубежи еще не были полностью оборудованы для надежной охраны, а на самой территории трудились бригады вольнонаемных рабочих. Именно эти «вольняшки» помогли Тадеушу незамеченным выскользнуть за периметр колючей проволоки, тайком передав ему гражданскую одежду и спрятав в своей толпе, выходящей через ворота после окончания рабочего дня.
В июне 1942-го побег удался группе узников из четырех человек во главе с поляком Казимежем Пьеховски. Они сумели стащить у немцев офицерскую форму, в которую облачился сам Казимеж. Его подельник автослесарь Евгений Бендера с помощью заранее изготовленного дубликата ключа смог завести легковую машину, на которой узники во главе с «офицером» благополучно миновали ворота лагеря и умчались подальше, а потом запутали следы, долгое время скрываясь в лесах.
Опаснейшее задание вызвался выполнить Пилецки. Используя поддельные документы, он спровоцировал свой арест и отправку в концлагерь. Подпольщик смог продержаться в Освенциме, счастливо избегая газовой камеры, более двух лет. Будучи определен гитлеровцами в рабочие бригады, он ухитрялся неоднократно переправлять на волю записки с собранной им информацией о лагере. Весной 1943 года отважный поляк решил бежать из застенков, чтобы лично убедить своих товарищей по сопротивлению в необходимости провести операцию по нападению на концлагерь и освобождению его узников. Оказавшись в наряде, который работал в пекарне, расположенной вне охраняемой зоны, Пилецки и его двое товарищей улучили момент, когда дежуривший здесь охранник отвлекся, и сумели удрать. Впрочем, полностью осуществить свой план у Витольда не получилось. Он добрался до Варшавы и встретился с руководством польского сопротивления, но так и не смог убедить подпольщиков организовать атаку на Освенцим.
Самый первый комендант и «благоустроитель» Освенцима эсэсовец Рудольф Хёсс в конце войны попытался скрыться в британской зоне оккупации, однако был выдан англичанами польской стороне. Международный трибунал приговорил Хёсса к смертной казни. В апреле 1947 года нацистский преступник был повешен неподалеку от своего «детища» — первого крематория на территории лагерной зоны Аушвиц-1.
На протяжении нескольких месяцев после освобождения Освенцима войсками Красной Армии часть зданий бывшего концлагеря была приспособлена под временный госпиталь. Здесь медики спасали жизнь, поднимали на ноги уцелевших узников «фабрики смерти».
По окончании войны и вплоть до 1947 года некоторые из капитальных каменных построек Освенцима вновь превратились в узилища. Здесь была оборудована спецтюрьма. Ее использовали для своих нужд НКВД СССР и вновь образованное министерство общественной безопасности Польши.
Один из наиболее авторитетных исследователей истории Освенцима поляк Франтишек Пипер оценивает количество людей, погибших в концлагере за все время его существования, такими числами:
евреев — около 1 миллиона,
поляков — от 70 до 75 тысяч,
цыган — 21 тысяча,
советских военнопленных — 15 тысяч,
других (чехов, югославов, французов, австрийцев. ) — 15 тысяч.
В то же время Рудольф Хёсс, занимавший должность коменданта концлагеря в 1940–1943 гг., выступая на Нюрнбергском процессе, дал иную оценку количества жертв Освенцима: до 2,5 миллиона человек.
Читайте также: